От редакции  
Биография 
Давно.. в шестидесятые 
Физики продолжают шутить 
Институционализация ценностей

       ...Когда я говорю об интеграции людей, то речь идет о создании общества, где все больше людей доверяют друг  другу. Я всегда подчеркиваю. что к этому надо подходить только на условии сохранения свободы человеческой личности. 
       Если поставить себе цель бороться с интеграцией, с любой интеграцией из опасения тоталитаризма, то неизбежен взрыв недовольства. Все, что предлагает крайний индивидуализм, бессмысленно. В результате к власти могут прийти люди, исповедующие самые примитивные тоталитарные мечты. Крайности индивидуализма порождают в качестве реакции тоталитарные устремления. 
       Существующая система ценностей основана на традиционных религиях, и сейчас она для многих становится неприемлемой. Новая система ценностей должна быть основана на критическом научном методе, на современном мировоззрении. Именно это я и пытаюсь сделать. 
       Наука не имеет никакого отношения к ценностям, она говорит о том, что есть, а не о том, что должно быть. Один американский философ сказал: "Сколько бы вы ни смотрели на расписание, вы все равно не поймете, на какой поезд вам садится и куда ехать"... 
       Между описанием мира и высшими ценностями - пропасть. Но в системе научной картины мира есть одно центральное понятие, которое имеет отношение к этике. Это понятие эволюции. И через пропасть между наукой и этикой перебрасывается мостик - наше понятие о воле к бессмертию. Воля к бессмертию - это продолжение животного инстинкта самосохранения в умах и душах живых разумных существ, которые, в частности. понимают, что такое смерть. 
       Можно ясно выделить разные типы понимания бессмертия. 
       Во-первых,  это метафизическое понятие о бессмертии, поэтическое несовременное представление о загробной жизни. Для развития системы ценностей в наше время это не слишком прочное основание. 
       Во-вторых, это то, что я называю творческим бессмертием - "Я памятник воздвиг себе нерукотворный". Но для обретения творческого бессмертия нужно, чтобы ваш вклад шел не вразрез с эволюцией, а содействовал ей. И хотя ход эволюции непредсказуем, все же деяния людей можно разделить на те, что идут вразрез с эволюцией, и те, что продвигают ее в определенном направлении. Вклад человека, который способствует общему ходу эволюции, бессмертен, поскольку такие вклады увековечиваются в каждой следующей стадии развития Вселенной, человечества. 
       Еще одно понятие бессмертия - биологическое. Эта идея так же проста, как трудно осуществима. Есть мнение, что человек может жить биологически бесконечно долго. Биологическое бессмертие означает радикальную перестройку организма и сводит идею эволюции на нет. 
       Рассмотрим еще одно понимание бессмертия. Человека как целое объединяют не атомы и молекулы. Различимы не они, а структуры. Человек, со всеми его личностными качествами, в частности, с его творческими способностями, с его душевным складом, в сущности, может быть воплощен в материале, который будет сильно отличаться от материала, из которого сделаны мы сейчас.. 
       Процесс перевоплощения человеческого сознания, духа, человеческой личности тесно связан с процессом интеграции, то есть с метасистемным переходом от отдельного человека к человеческому обществу. Иначе говоря, процесс перехода от публичного человека к человеческому обществу надо рассматривать в свете перевоплощения человеческого духа, человеческой личности, человеческих личностей в какую-то не испытанную до сих пор форму. 
       С моей точки зрения, именно таким образом человек сохранит свою индивидуальность и приобретет реальное бессмертие. 
       Получается довольно страшная, на первый взгляд, картинка, и нормальному человеку, наверное, хочется взять ружье и пристрелить такого философа, как я. Вместо человека - бездушная кибернетическая система.  
На самом деле это не так, потому что, в моем представлении, создание кибернетических бессмертных существ, мультисуществ, сверхсуществ не противоречит жизни отдельных индивидуумов. 
       В биологии существует закон, приблизительный, как все биологические законы, но все-таки он существует и проявляется. Он говорит, что онтогенез, то есть происхождение каждого человека  повторяет филогенез, то есть повторяет развитие фила (рода) . Это закон, в сущности, кибернетический. Он верен для разных форм жизни. То есть, как мы родились нормальным способом, так это и останется. Интеграция людей с образованием бессмертной сущности произойдет не взамен человеческой жизни, как мы знаем ее, а в дополнение. Таким образом, жизнь молодого человека останется такой же прекрасной, как и сейчас. Вот такое странное представление о будущем. 
       Центральным понятием эволюции является метасистемный переход. Например, образование многоклеточных организмов. Отдельные клетки размножаются и объединяются в структуру, которая является не механическим объединением, а некой системой управления. Это и есть метасистемный переход. 
       Я прослеживаю историю эволюции и истолковываю все важнейшие шаги как определенные метасистемные переходы. Другими словами, метасистемный переход увеличивает иерархию структур управления на один уровень. Возникает новый уровень метасистем управления. 
       Обратный процесс деструктивен, поскольку упрощение имеет предел, оно заканчивается сведением к нулю. 
       Следовательно, положительный ход эволюции я представляю как направление метасистемных переходов. Из принципа воли к бессмертию в контексте развивающейся Земли, развивающейся ноосферы можно вывести некоторый фундамент для этики пострелигиозного человечества, если понимать религию в узком смысле слова. 
       Я рассматриваю. как научную истину то, что самые крупные сдвиги эволюции являются метасистемными переходами. Мостиком между бесстрастностью науки и представлением о добре и зле является воля к бессмертию. В зависимости от того, какую форму принимает воля к бессмертию, возникают разные типы цивилизаций, разные структуры ценностей. 
       Все это, конечно, вопрос веры. Мостик между описывающей мир наукой и этикой не может не включать в себя опредленную долю веры. Вера - ориентир некой великой цели, а неверие - отстутствие ориентированности. 
       Мы опять упираемся в ту же дилемму: или вы ничего не делаете, ничего не оставляете после себя, или вы хотите оставить что-то после себя. Из желания оставить после себя нечто, в нашем понимании соответствующее прогрессивной эволюции, действительно можно вывести основные ценности, которые соответствуют христианской цивилизации- любви к ближнему и "не убий". И просто логические правила, локковские правила жизни в человеческом обществе: "не делай другому того, что бы ты не хотел для себя". 
       В человеке заложено нечто, что определяет разницу между добром и злом. Категорический императив - это восстание против уничтожения любого человека, уничтожения всей Земли, всего человечества. В той или иной степени человеку свойственно заботится о будущем человечества. Это есть в человеческой душе. Это и есть категорический императив в обществе. Больше ниоткуда вы не выведете   необходимость существования людей, тем более людей, которые почему-то любят друг друга.

  
     Редакция благодарит Валентина Федоровича Турчина, его многочисленных и верных друзей, в частности, Николая Работнова, Валерия Нозика, и Андрея Климова за предоставленные для этой рубрики сведения и фотографии, а также за терпеливую и доброжелательную помощь в подготовке материалов рубрики. 
      Когда-то давно - в начале семидесятых - в студенческой среде была чрезвычайно популярна книга Станислава Лема "Сумма технологий". Увлекательным повествованием автор убеждал читателя в том, что человек - всего лишь переходное звено современного технологического этапа единого био-технологического эволюционного процесса. 
      Однако, популярность этой книги обеспечило не одно лишь мастерское изложение непротеворечивой и уквлекательной гипотезы. Из построений автора следовало, что духовные искания человека да и вся духовная составляющая его жизни - случайное и излишнее смещение в стройном эволюционном процессе. Если у всех этих человеческих переживаний и есть какой-то высший смысл, то в том лишь, чтобы сохранить само человечество от преждевременного самоуничтожения и дать ему возможность реализовать задачи технологического этапа эволюции. А чаще всего душевные составляющие человеческой личности - достоинство, честь, совесть - только помеха процессу эволюции. Что уж говорить в свете этой гипотезы о таких глупостях, как проблемы личной ответственности?! - блажь эволюционирующего звена, возомнившего о себе черт знает что! 
      Эти доводы стали мощным аргументом будущим научным работникам в их прагматичном выборе будущего. Распутья между благополучным научным поприщем и достойной жизнью "по совести" не замечали в те годы только совсем уж глупые (им научное поприще, как правило, и не светило) или оголтело циничные (этим никаких дополнительных аргументов не требовалось). 
      Отказ от чувства личной ответственности (пусть и похожий на расставание с тяжкой ношей) - не слишком ли большая плата даже и за истину? 
      Примерно в то же самое время в самиздате появилась работа Валентина Турчина о продолжающемся эволюционном процессе - "Феномен науки". Однако, по Турчину, духовная составляющая человеческой жизни не только не являлась помехой био-технологической эволюции, но напротив - была самой необходимой частью эволюционного развития. 
      И сам автор замечательно продемонстрировал своей же жизнью - сколь необходимы эти человеческие качества. Кому-то казалось, что своим участием в правозащитном движении Турчин загубил свое блестящее научное будущее. Однако, для самого Турчина все было стройно и последовательно. Его жизнь, как и его научные гипотезы, давали человеку и надежду, и ориентиры.  
      Вокруг этого шел наш разговор по дороге к Валентину Турчину.

Биографическая справка  

1931 - в г. Подольск Московской области родился Валентин Федорович Турчин.  
1947-52 - учеба на физическом факультете МГУ.  
1953-64 - работает в Физико-Энергетическом институте г. Обнинска, занимая должности от старшего лаборанта до старшего научного сотрудника.  
1964 - приглашен в Институт прикладной математики АН СССР.  
1966-68 - первые публикации об алгоритмическом языке РЕФАЛ. Тогда же начинает работать семинар Турчина (именовавшийся "рефал-семинаром"). Семинар собирался каждую неделю по вторникам с конца 60-х годов по 77 год. После эмиграции Турчина семинар продолжил работу, а с 89 года Турчин каждый год приезжает в Россию и большую часть своего времени работает с ним.  
1966 -  под редакцией В. Турчина вышла книга "Физики шутят" (тир.100000 экз.)  
1967 - В. Турчин подписывает первое письмо -- в защиту А. Гинзбурга.  
1968 - в самиздате появляется брошюра В. Турчина "Инерция страха".  
1970 - подготовлена к печати книга "Феномен науки" (опубликова на английском языке в 1977 году).  
1973 - открытое письмо в защиту А. Сахарова. Перед Турчиным закрываются все возможности научной работы.  
1974 - Председатель советской секции Международной Амнистии.  
14 октября 1977 - покидает СССР.  

1977-79 - работает в Нью-Йорке, в Courant Institute.  
С 1979 года - профессор на кафедре вычислительной математики в City College Нью-Йоркского университета.  

1982 - статья "Институциализация ценностей". Разработка проекта Principia Cybernetica. Указанный проект, которым В. Турчин занят и по сей день - последовательное продолжение идей "Феномена науки".  
1990 - начало осуществление проекта Principia Cybernetica (сначала с Клиффом Джослином (Cliff Joslyn), США, а потом с Францисом Хейлигеном (Francis Heylighen), Белгия). 

       Николай Семенович Работнов - доктор физико- математических наук, профессор, заслуженный деятель науки России, заместитель директора Государственного научного центра РФ "Физико- Энергетический институт им. академика А.И.Лейпунского. 

       В нормальной, динамично развивающейся науке - а таковой была ядерная и нейтронная физика в конце пятидесятых годов - временной интервал между поколениями примерно пять лет. Именно настолько Валентин Федорович Турчин старше меня, именно настолько и он, и я старше своих первых учеников. Поэтому, придя в 1958 году дипломником в Физико-энергетический институт (он же "Лаборатория В", он же п/я 276, он же п/я 412), я подружился с В.Ф. не сразу, разница в возрасте и опыте была ощутимой. А уж наш начальник отдела, лауреат и доктор, казался мне просто стариком - ему было тридцать два года!  
        Но на стирание граней между "отцами и детьми" ушло всего год-полтора, чему поспособствовало и то, что моя жена и Таня Турчина работали вместе. Если попытаться одним словом определить, как мы, молодые физики, тогда в Обнинске жили, то слово это будет - весело.  
       Драмы и трагедии начнутся через десять лет, а период до 1964 года, до переезда В.Ф. в Москву, помнится КВНом Дубна-Обнинск, где В.Ф. был капитаном команды, а я "капитаном болельщиков", юмористическим номером журнала "Знание-сила", стенгазетой с абстрактной картиной "Тарас Бульба снимает табельный номерок", выпуском сборника "Физики шутят", постановкой на сцене институтского ДК сатирических пьес В.Ф. "Господин Куб" и "Защита диссертации", где я отвечал за музыкальное сопровождение.  
       И не было хрустального шара, чтоб показать нам, весельчакам, не такое уж далекое будущее: один в могиле, другой в изгнании, третий стал православным священником... Кто б поверил такому предсказанию?  
       У этой затянувшейся легкости восприятия жизни и отношения к ней было свое объяснение. Во-первых, в нашем непосредственном человеческом окружении совершенно не было людей, чьи близкие пострадали бы в кровавой молотилке тридцатых-начала пятидесятых годов - входной контроль кадров атомного ведомства обеспечивал это стопроцентно. Во-вторых, растущий как на дрожжах городок (тогда еще полузакрытый Малоярославец-1) в целом был оазисом относительного материального и социального благополучия. В-третьих, наша работа была не только престижна, но и захватывающе интересна, и очевидно, неподдельно важна. И немаловажно последнее - хрущевская оттепель была в разгаре, надежды, внушенные двадцатым съездом, еще не начали выцветать.  
      Как я понял позже - а смутно ощущать начал с первых лет знакомства с В.Ф. -- наша "юморная" возня, которой он отдавался вполне искренне и с удовольствием, занимала в его жизни гораздо меньше места, чем у нас, его младших товарищей. Окружающую советскую действительность он разглядел до дна и понял в юности.  
       Нашим иллюзиям предстояло быстро развеяться - не без помощи В.Ф., у которого их не было никогда.  
В то время для подавляющего большинства моих сверстников-коллег слово "философия" было ругательным, а "философ" - презрительной кличкой, настолько "доставали" нас четыре года диалектико-материалистической принудиловки - два в вузе, два в аспирантуре.  
       Реально же существующая старая добрая философия для меня навсегда останется литературным, точнее даже поэтическим жанром. Мне трудно признать ее наукой (царицей наук, замечу в скобках, легче - бывали же у русских царицы-немки). Но В.Ф., удивительным для нас образом, философией по-настоящему интересовался.  
Только годы спустя я осознал, насколько глубоким с ранних лет было единство его интересов, казавшихся такими разными: физика, кибернетика, лингвистика, философия, политика. А в основе лежало восхищение языком в очень широком, до сих пор немногими понимаемом смысле слова. Фразу Ньютона "Математика - это язык!" цитируют часто, но по-настоящему не понимают.  
       Буквально в первые месяцы знакомства В.Ф. дал мне и настоятельно посоветовал прочесть переведенный у нас тогда каким-то чудом сборник западных работ по теоретической лингвистике. Самой интересной была статья о влиянии структуры языка на мышление и восприятие мира на примере языков лабрадорских индейцев, если не ошибаюсь. Эта группа языков коренным образом отличается от того, что у лингвистов называется SAE (Standard Average European - на некотором уровне абстракции все европейцы говорят на одном языке). У этих индейцев, например, отсутствует грамматическая категория времени - а с ней и понятие времени вообще! "Можешь ты себе представить их физику, если бы они до нее дожили? - спросил меня В.Ф. - Не говоря об истории"...  
       В конце 1964 года мы одновременно, почти день в день, защитили диссертации, я кандидатскую, а В.Ф. докторскую, основой которой стала его только что изданная монография "Медленные нейтроны" - по сей день настольная книга у всех, кто занимается этим предметом. На двуступенчатом банкете стало известно, что В.Ф. покидает Обнинск и переходит на работу в Москву, в Отделение прикладной математики Математического института АН СССР (ОПМ), которым тогда руководил М.В.Келдыш. Одна из самодеятельных песен, прозвучавших на банкете, называлась "ОПМ, что ты сделало, подлое!"...  
       Видеться мы, конечно, стали гораздо реже, но влияние В.Ф. на старую обнинскую компанию усилилось. Он стал для нас источником новостей - и устных, и на папиросной бумаге - из только начавшего формироваться круга правозащитников. Примерно в это же время в Обнинск переехал Жорес Александрович Медведев, с которым меня познакомили не где-нибудь, а в горкоме КПСС. В партию мы только что вступили вместе с Валерием Алексеевичем Павлинчуком, с одобрения Валентина Федоровича Турчина - он считал, что надо начинать "влиять на события". Что ж, на события городского уровня мы, можно сказать, повлияли - предстоявшие четыре года оказались достаточно бурными...  
       К сожалению, я не вел в те годы дневника, и в деталях хронологии могу сбиваться, но, по-моему, именно на это время пришелся разгар работы В.Ф. над всеми его основными трудами. В математике это было создание метаалгоритмического языка РЕФАЛ, первое описание которого впоследствии вышло в известном специалистам "пятикнижии" ОПМовских препринтов, в философии - "Феномен науки", в политике - "Инерция страха". Если сюда добавить уже упомянутую книгу по нейтронной физике, то именно тогда, как ни парадоксально это звучит, станет частично понятно, почему имя Турчина не получило той степени общенациональной и мировой известности, которой он, несомненно, заслуживает (я утверждаю это без малейших колебаний) как один из замечательнейших умов конца двадцатого века.  
       В.Ф. практически не пишет ничего легкодоступного. Внимательно прочитавших и осмысливших все упомянутые работы, можно и сейчас, наверное, пересчитать по пальцам, и предмет моей скромной гордости, одна из крупнейших личных удач, не побоюсь сказать, достижений -- тот факт, что мне это удалось. Без знакомства и многолетней дружбы с В.Ф. я был бы другим, может быть, совсем другим человеком, а жизнь моя была бы качественно беднее.  
       Одна из основных мыслей "Феномена науки": развитие естественных наук избавило философов от необходимости приблизительно рассуждать о том, о чем ученые могут сказать точно. Формализацию языка научной философии, приближение его по точности к алгоритмическим языкам В.Ф. осознал как важнейшую задачу. Проект "Principia Cybernetica", над которым он работает сейчас - первый шаг в направлении к ее решению.  
      Очень рано оценил В.Ф. и неизмеримо возросшую роль информации в жизни человечества. Ее сокрытие, порчу, уничтожение в советском обществе - а цензура тут была разрушительнейшим инструментом - он справедливо оценивал не только как политическое, но и как тяжелейшее экономическое преступление, ведущее не к одним только моральным, но и к огромным по масштабу материальным потерям. Последствия именно этого преступления определяют тяжесть ситуации, в которой мы сегодня оказались.  
       Но вернемся во вторую половину шестидесятых. В октябре 1966 года я убыл на шесть месяцев в Данию, на стажировку в Институт им. Нильса Бора, в свою первую и на ближайшие двадцать пять лет последнюю зарубежную поездку. По возвращении, с подачи тогдашнего редактора нашей городской газеты "Вперед", незабвенного Михаила Юрьевича Лохвицкого написал длинную, на много номеров статью о скандинавских впечатлениях. При всей безобидности этих заметок Дания (страна НАТО!) не представала в них станом поджигателей войны и адом капиталистической эксплуатации.  
       Меланхолический юмор был, а обличительного пафоса не было. Реакция последовала незамедлительно и из довольно высоких сфер (даже журнал "Коммунист" посвятил абзац этому крупному идеологическому упущению).  
       Это был, кажется, первый звонок. Но на него мы как-то не обратили внимание. Самиздат, поставляемый В.Ф., а также новыми знакомыми Павлинчука, среди которых выделялся Павел Литвинов, читался всем теоротделом взахлеб и размножался секретарем начальника отдела на служебной машинке.  
       Это в режимном-то институте, где копии всех шрифтов лежали в органах! А времена уже изменились заметно. Мы еще успели по инерции выпустить расширенный сборник "Физики продолжают шутить" трехсоттысячным тиражом (а заведующий редакцией, которому вскоре предстояло потерять из-за этого работу, говорил, что разошелся бы и миллионный). В.Ф. был, как и в первом издании, редактором-составителем. Коллективное написание короткого смешного предисловия - дело было у меня дома - стало, кажется, последним случаем, когда мы собрались по-старому вместе, фактически прощанием с молодостью. На момент поступления сборника в продажу Валера Павлинчук был уже исключен из партии и уволен с работы. Жить ему оставалось несколько месяцев, а вскоре после его похорон в августе 1968 года, ставших политической демонстрацией (приехали Литвинов, Лариса Богораз и другие), теоротдел расформировали с серией взысканий и разжалований.  
       [Историк и известный московский врач Виктор Тополянский разыскал в архивах уникальные документы, демонстрирующие неустанную заботу руководящей партии (вплоть до ее ЦК) о том, чтобы Турчин с его друзьями - не шутили.  
       На основании этих документов В.Тополянский написал обширную статью. В отцензурированном (помимо авторской воли) виде данная работа появилась в Литературной газете (21 октября 1992 года, N 43).  
       К сожалению, В.Тополянский отказал редакции журнала в праве публикации указанных документов отдельно от всей его статьи. Однако, мы настоятельно рекомендуем читателям ознакомиться с находками историка - либо обратившись лично к нему, либо найдя указанный номер ЛГ.]  
       Неудержимо ползла в застойную яму и макрополитическая обстановка. Последовали чехословацкие события. Для В.Ф. наступило последнее трудное десятилетие его жизни на родине.

Из сборника "Физики продолжают шутить"  Под редакцией В.Турчина.  Составители-переводчики Ю.Конобеев, В.Павлинчук, Н.Работнов, В.Турчин.  

Основные закономерностей научной работы (избранное). 
 

• Закон Мэрфи: Если какая-нибудь неприятность может случиться, она случается.
• Закон Хартри: В какой бы стадии ни находился проект, время, потребное для его завершения, согласно оценке руководителя проекта, -- величина постоянная. Истинное время для решения задачи всегда оказывается вдвое больше полученного разумной предварительной оценкой. 
• Правило 20/80: 20% людей выпивают 80% пива. Точно такое же соотношение концентрации усилий наблюдается и во всех остальных областях человеческой деятельности, в том числе и в науке.
• Лучшие эксперты сопротивляются нововведениям, потому что хотят оставаться экспертами, и в 75% случаев они оказываются правы. 
• Какое бы качество вы ни захотели оценить, всегда найдутся по меньшей мере три противоречивых критерия его оценки. 
• Есть правила для выбора решений, но нет правила для выбора этих правил. 
• Искусство не ошибаться заключается в высказывании самых слабых утверждений, какие только возможны. 
• Правило Чизхолма: Если ясность вашего объяснения исключает ложное толкование, все равно кто-то поймет вас неправильно. 

       Кто эти двое? Я и Вы. Пусть эта трагическая действительность послужит для нас сигналом тревоги, вызовом нашему мужеству, источником новой энергии. Мы должны работать с максимальным напряжением сил, особенно Вы, потому что Я устал, выполняя свой долг перед страной в одиночку. 

Валентин Турчин  

Институционализация ценностей  

(Сокращенный перевод) 

Worldview, Nov., 1982 

     Я был немало удивлен, что в целом ряде рецензий на мою книгу Инерция страха и научный взгляд на мир (Columbia University Press, 1981) мои взгляды были определены как "нелиберальные" и противоречащие демократическому плюрализму. <...> Утверждать, что я выступаю против либерализма, плюрализма или демократии, значит, игнорировать саму суть того, о чем я говорю в своей книге. 
       <...> Человеческие существа, по своей биологической природе, наделены способностью ставить цели и устанавливать ценности, прямо не проистекающие из животных инстинктов само-сохранения и воспроизводства. Эта способность выражается в установлении обществом общих ценностей человеческой жизни. Развивается ли общество, или находится в стагнации, зависит, помимо других факторов, от той системы ценностей, которую оно принимает. Великие цивилизации -- об этом свидетельствует история -- существовали неотделимо от великих религий. Независимо от того, какова метафизическая основа той или иной отдельной религии, ее социальная функция -- наделять жизнь неким общим для каждого члена данного сообщества значением. Религия создавала механизм социальной интеграции, основывающийся не на физической силе, но на слиянии духовных устремлений. Всеобщая воля возникает, формируется из тысяч индивидуальных воль... 
Я полагаю, что сообщество, которое не хочет погибнуть, должно каким-то образом институционализировать общие ценности человеческой жизни. Иными словами, в здоровом обществе должна существовать некая "религия", некая система надперсональных целей и ценностей, которые разделяет большинство. 
<...> В свободном сообществе общие цели могут существовать только в форме консенсуса огромного большинства его членов. Поддержание этого консенсуса - и, в частности, вовлечение в него следующего поколения, - есть собственно институционализация цели.  Культура и политика

       Идея достижения консенсуса по поводу общих ценностей и их институционализации противоречит наиболее распространенному сегодня "чувству современности", и поэтому меня не так уж удивляет жесткая оппозиция, с которой я встретился. Это чувство основанывается на убеждении, что проблема общих ценностей является сугубо частным  вопросом и должна решаться каждым индивидом самостоятельно, должна быть оставлена на его усмотрение. Однако институционализация ценностей вовсе не означает отказ от либерализма или плюралистической демократии... 
        Каким же образом могут быть институционализированы человеческие ценности? Мы должны, конечно же, в первую очередь отказаться от тоталитарного пути. Ценности должны приниматься индивидуально и в атмосфере свободной и открытой дискуссии. Никто не может применять силу для навязывания ценностей другим, общество также не должно догматически насаждать ценности, ссылаясь на "сверхъестественные" источники. 
       <...> В определенном смысле, конечно, ценности "навязываются" индивидам. Однако бесспорно существуют нормальные возможности делать это: через образование, посредством логических аргументов, через формы искусства, наконец, на основании личного примера... Общественная субструктура или организация, о которой я говорю, должна быть над политическими партиями, всегда выражающими частный интерес. Ее можно было бы назвать "метапартией"... Нет необходимости говорить о том, что я далек от защиты сегодняшней однопартийной системы. Когда я говорю о "метапартии", я предполагаю ситуацию, при которой гражданские свободы уже прочно установились и люди могут вступать в свободные союзы для обеспечения своих групповых интересов и выражения своих взглядов. <...>  Наука и консенсус

        Идея "метапартии" будет выглядеть менее экзотической, если провести параллель с теми структурами, уже существующими в современном обществе, которые по своей природе и единичны, и интегративны. Одна из таких структур - система законодательного принуждения, посредством которой фактически институциализирована идея, что все человеческие существа нуждаются в известных ограничениях, накладываемых на их поведение. Закон одинаково значим для всех; специфическое содержание закона является результатом консенсуса, хотя этот консенсус не является абсолютным. Однако абсолютным здесь является консенсус относительно того, что некоторый закон, некоторый консенсус - необходимы... Наиболее значительное отличие здесь состоит в том, что закон поддерживается, помимо прочего, силой, в то время как общие ценности должны поддерживаться ненасильственным путем. 
       <...> Пример иной социальной субструктуры - наука... Как и в случае закона, истина здесь одна для всех, независимо от того, каковы индивидуальные желания, интересы или вкусы... Консенсус здесь - не результат внешнего принуждения, но следствие свободного обмена установленными фактами и идеями. И снова мы видим абсолютность "метаконсенсуса": наличие консенсуса о необходимости стремиться к нему как таковому... 
        <...> Подобно тому, как ложные теории могут увести ученого в бесплодную пустыню, некоторые ценности, принимаемые человечеством, ведут к деградации и деструкции... Однако, как и в науке, никому индивидуально не дано достоверное знание о том, какие из ценностей суть "истинные". Это обстоятельство лишь подчеркивает необходимость консолидированных и систематических усилий, направленных на выработку понятия ценностей, с учетом их изменчивости соотносительно с изменением исторического опыта. 
        Как я уже говорил, в западных демократиях этот вопрос может или должен ставиться не на политическом - строго ограниченном - поле, а на культурном. До решения о том, какие формы примет институционализация ценностей, в обществе уже должен существовать некий минимальный уровень консенсуса о природе предельных ценностей; но еще ранее, как это произошло в юриспруденции и науке, должен состяться "метаконсенсус" - консенус о том, что вообще некий консенсус относительно ценностей должен быть достигнут и институционализирован.  Демократия и права человека 

        Я понимаю, что мои западные критики отождествляют любую инстиутционализацию ценностей с тоталитаризмом или, по крайней мере, не-либерализмом. Эту ошибку, разумеется, делают не они одни. В настоящее время существует практически невербализуемое убеждение, что попытка институционализации ценностей предполагает посягательство на "права человека" тех, кто может придерживаться или может пожелать придерживаться иных ценностей. В век кибернетики и системного анализа нам бы уже следовало знать, что нельзя отождествлять общее понятие институционализированных ценностей с методами Святой Инквизиции.  И мы могли бы достичь первого, не прибегая к последним. 
       Институционализация ценностей, как это происходит в науке, должна кодифицировать и закреплять не конкретное содержание концепции основных ценностей, а, скорее, "метаконцепцию" - представление о том, почему и как нам следует добиваться консенсуса ценностей. 
        Насколько я могу судить, огромное большинство либеральных интеллектуалов разделяет убежденность, что никакого консенсуса относительно ценностей быть не должно, поскольку он опасен для свободы. Соответственно, моя книга, если читать ее поверхностно, оставляет впечатление, что написана она определенно с "нелиберальной" точки зрения. И все же борьба против консенсуса основных ценностей не входит составной частью в либерализм, это нечто иное. Я бы назвал это "антирелигией", она подменяет консенсус ценностей консенсусом относительно того, что консенсуса быть не должно. Насколько проще достичь негативного консенсуса! И если он достигунт, то поддерживается легко, почти автоматически. Эта антирелигия обладает всеми наихудшими самоохранительными свойствами традиционной догматической религии, хотя защищает она, по сути дела, идеологический вакуум. Американские интеллектуалы провозгласили "конец идеологии" с простодушием школьника, которому теперь предстоит учить еще на один предмет меньше. Никакой религии, никакой идеологии, и, соответственно, почти никакой этики. И настанет полное блаженство, на улицах то и дело убивают, прозводство падает, а издалека доносится глухой лязг гусениц - это советские танки входят в  какую-то отдельно взятую страну. 
       "Антирелигия", действуя во имя демократии и прав человека, подавляет креативность в самой важной сфере жизни, в создании основных ценностей. И это действительно страшно. Если у кого-то есть сомнения по поводу того, что происходит в умах общественности, то позвольте мне процитировать полученное мной письмо. Читатель, решительно возражая против идеи достижения консенсуса по ценностям, поскольку это противоречит "демократии", предлагает весьма примечательное различие между демократическим и недемократическим обществом: "общество демократично настолько, насколько его  правительственные институты стремятся к свободе от ценностных критериев..."  Интеграция и свобода 

       История человечества - это история интеграции индивидов в постоянно растущие, здоровые ассоциации. В то же время, это история борьбы человека за индивидуальную свободу. Совместимы  ли интеграция и свобода? 
Тоталитарный человек отвечат:"Нет", во всяком случае, на практике, если не в теории, и он выбирает интеграцию. Единственная жизнеспособная альтернатива тоталитаризму состоит в сочетании интеграции и развития свободы. Пытаться остановить интеграцию значит пытаться остановить историю. Перед нами стоит выбор не между интегрцией и не-интеграцией, и даже не между быстро или медленно развивающейся интеграцией - ее темп задается прогрессом науки и технологии. Перед нами стоит выбор между различными формами интеграции и, главным образом, между интеграцией свободных индивидов и интеграцией рабов. Для того, чтобы интегрироваться как свободные индивиды, мы должны достичь консенсуса о высшей цели человеческого существования, то есть, об основных ценностях. 
       В современном свободном мире само понятие интеграции, понятие основных ценностей лицемерно признается "частным делом". Интеграция полностью предоставлена тоталитаризму. А значит, свободному миру остается дезинтеграция.